Лагерь «Комариная Плешь». Неформальное объединение любителей фантастики на о. Тузла, 1987. Архив Приданникова Т. Ф., Обработано Зубакин Ю. Ю. Источник fandom.ru
Николай Смирнов
Островное воображение Тамани
У всех есть родина любимая,
У всех есть край желанный;
Огнем всегда палимая,
Ищу Иерусалима я,
Земли мне богоданной.
Мать Мария (Елизавета Скобцова). Из сборника «Скифские черепки», 1912
Обособленность его страны — знак предусмотренного для нее особого пути,
и пренебрегать этим знаком ему кажется делом опрометчивым.
Евгений Водолазкин «Оправдание острова», 2020
У всех есть край желанный;
Огнем всегда палимая,
Ищу Иерусалима я,
Земли мне богоданной.
Мать Мария (Елизавета Скобцова). Из сборника «Скифские черепки», 1912
Обособленность его страны — знак предусмотренного для нее особого пути,
и пренебрегать этим знаком ему кажется делом опрометчивым.
Евгений Водолазкин «Оправдание острова», 2020
В этом тексте мы сначала укажем на общие особенности островного воображения, а потом поговорим, почему образ острова можно считать ключевым для понимания специфики Тамани и ее географического воображения.
Геопоэтика острова
Остров как образ особенного и отделенного от внешнего мира пространства часто появляется в различных утопиях и повествованиях о конце света. При этом утопический и эсхатологический типы воображения взаимозависимы и перетекают друг в друга, составляя основу островного воображения [1].
Этот комплекс представлений и структур, которые их порождают, прослеживается уже в архаике. В шумеро-аккадской мифологии островной город-государство Дильмун упоминается как место сотворения человека и колыбель цивилизации. У даосов Восемь Святых Бессмертных жили на острове в Бохайском заливе, где все было из золота, а плоды даровали вечную жизнь. Древнегреческий философ Платон полагал, что здоровье политического тела возможно лишь при его географической изоляции. В диалоге «Критий» он описывал совершенно устроенное государство — на острове Атлантида. Философ упоминал, что Посейдон обнёс остров пятью кольцами и установил там царскую власть. Однако «унаследованная от бога природа истощалась», и Атлантида деградировала. Таким образом, представления о сотворении мира и о конце света уже в древности были связаны с образом острова.
Этот комплекс представлений и структур, которые их порождают, прослеживается уже в архаике. В шумеро-аккадской мифологии островной город-государство Дильмун упоминается как место сотворения человека и колыбель цивилизации. У даосов Восемь Святых Бессмертных жили на острове в Бохайском заливе, где все было из золота, а плоды даровали вечную жизнь. Древнегреческий философ Платон полагал, что здоровье политического тела возможно лишь при его географической изоляции. В диалоге «Критий» он описывал совершенно устроенное государство — на острове Атлантида. Философ упоминал, что Посейдон обнёс остров пятью кольцами и установил там царскую власть. Однако «унаследованная от бога природа истощалась», и Атлантида деградировала. Таким образом, представления о сотворении мира и о конце света уже в древности были связаны с образом острова.
[1] О диалектической связи утопического и эсхатологического воображения см.: Смирнов Н. Гонконг как апокалипсис// Художественный журнал, № 113, 2020. См. также: Geo-fictions / Geo-stitions: spatio-apocalyptic imaginaries on the Eastern edge of Eurasia, видеозапись доступна по ссылке. Если очень кратко, то начало лучшего мира — это всегда конец мира прежнего. Также см. по теме: Жиль Делез. Причины и резоны необитаемых островов // Художественный журнал, № 90, 2013.
Особое развитие островное воображение получило в эпоху Возрождения. Изображенные на портуланах (навигационных картах) и в островных атласах (примером тому служит Isolario Бенедетто Бордоне, отпечатанный в Венеции в 1528 году) острова предстают как отдельные миры, целостные, герметичные и полностью автономные. Они дополняют континенты как лиминальные (окраинные) пространства, где европейский социальный порядок может быть перевернут, как, например, на острове амазонок, острове людоедов или острове изобилия [2]. Именно поэтому островное воображение, проявленное на портуланах и произведенное ими, связано, по утверждению Дениса Косгроува, с формированием «океанического глобализма» [3],лежащего в основе европейского имперского дискурса. Исследователь Антонис Баласопулос определяет это как инсулярное (от лат. insula – «остров») учреждение колониальной модерности [4].Более того, современные представления о суверенных территориальных государствах (territorial state) [5] как уникальных, равноправных и естественных образованиях основаны на ренессансной картографии: именно такими изображались на портуланах острова, и впоследствии эстетическая идея переросла в политическую концепцию [6]. Сама концепция «суверенности» и автономного субъекта связана с инсулярным мышлением и ренессансным картографическим письмом: представление о существовании автономных объектов, которыми воспринимались острова, существующие в «море» динамических взаимодействий, порождает идею автономности государства и отдельного человека [7].
[2] Denis Cosgrove. Apollo's Eye: A Cartographic Genealogy of the Earth in the Western Imagination. The Johns Hopkins University Press, 2001, p.91, 94-95.
[3] Под «океаническим глобализмом», или «океанической Землей» (Oceanic Globe), Косгроув подразумевает специфический режим глобальности, сформировавшийся в XVI веке после плаваний Колумба и связанный с тем, что морские торговые империи играли в мире доминирующую роль. Причем именно острова, а не континентальные пространства играли ключевую роль в организации этих империй.
[4] Под колониальной модерностью подразумевается, что колониальный проект был неотделим от самого основания характерных структур и режимов Нового времени (модерности), то есть что модерность («нововременность») была колониальной по определению. Подробней см.: Antonis Balasopoulos. Nesologies: island form and postcolonial geopoetics // Postcolonial Studies, March 2008, p. 12.
[5] То есть государствах, жестко привязанных к определенной территории. Формирование таких государств началось в конце Средних веков, однако наибольшего расцвета они достигли в Новое время, став доминирующим и даже исключительным типом государства.
[6] Steinberg, P.E., 2005: Insularity, sovereignty and statehood: The representation of islands on portolan charts and the construction of the territorial state. Geogr. Ann., 87 B (4), p. 254.
[7] Tom Conley, The Self-Made Map: Cartographic Writing in Early Modern France, Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996, p.6.
[3] Под «океаническим глобализмом», или «океанической Землей» (Oceanic Globe), Косгроув подразумевает специфический режим глобальности, сформировавшийся в XVI веке после плаваний Колумба и связанный с тем, что морские торговые империи играли в мире доминирующую роль. Причем именно острова, а не континентальные пространства играли ключевую роль в организации этих империй.
[4] Под колониальной модерностью подразумевается, что колониальный проект был неотделим от самого основания характерных структур и режимов Нового времени (модерности), то есть что модерность («нововременность») была колониальной по определению. Подробней см.: Antonis Balasopoulos. Nesologies: island form and postcolonial geopoetics // Postcolonial Studies, March 2008, p. 12.
[5] То есть государствах, жестко привязанных к определенной территории. Формирование таких государств началось в конце Средних веков, однако наибольшего расцвета они достигли в Новое время, став доминирующим и даже исключительным типом государства.
[6] Steinberg, P.E., 2005: Insularity, sovereignty and statehood: The representation of islands on portolan charts and the construction of the territorial state. Geogr. Ann., 87 B (4), p. 254.
[7] Tom Conley, The Self-Made Map: Cartographic Writing in Early Modern France, Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996, p.6.
Карта Ирландии из сборника портуланов Бенинказа Грациозо, 1468, Венеция, частная коллекция, изображение irishtimes.com
Все эти факторы раскрываются в появившейся в Новое время концепции утопии, получившей своё название от воображаемого островного государства, описанного Томасом Мором в 1516 году. Мор подстегивал поиски идеала за морем и тем самым повлиял на формирование европейского колониального проекта, за что и сама концепция и жанр утопии позже были подвергнуты критике [8]. Остров в них предстает и в качестве идеальной метрополии, и в качестве идеальной колонии, что ярко показано в романе Даниэля Дефо «Робинзон Крузо»: империя рождается из острова-куколки, захватывает другие острова-миры и меняет их по своему образцу. Это диалектика острова/империи.
Аноним. Остров Утопия (Isola di Utopia). Иллюстрация для первого издания «Утопии» Томаса Мора 1516 года, гравюра. Надпись: Utopiae Insulae FigurA
Однако неологизм «утопия» появился в результате слияния двух греческих слов: οὐ-τόπος («оу-топия», что значит «не-место» или «место, которого не существует») и εὖ-τόπος («эу-топия», то есть «хорошее место»). Двойной смысл позволяет реабилитировать концепцию утопии, раскола её на две составляющие: колониальную и анархическую. Первый компонент «не-место» отвечает за колониальный поиск новых земель. Второй — «хорошее место» — переводит нас в область анархо-географической мысли, где нет никакой идеальной модели, которую следует навязать новооткрытым пространствам. Наоборот, мы имеем дело с конкретной географической реальностью, которую предстоит сделать лучше, исходя из локальных особенностей и принципов гуманизма [9]. Среди примеров анархо-географической мысли называют труды Петра Кропоткина с идеями взаимопомощи и смешения города и деревни, французского географа Элизе Реклю, итальянской анархистки Марии-Луизы Бернери и американского социолога Льюиса Мамфорда. Последний считал идеалом гражданского устройства средневековую коммуну, пример соучастия и взаимной помощи. Трудами этих мыслителей идея утопии была деконструирована и частично реабилитирована.
Кратко охарактеризовав островное воображение Нового времени, мы можем переходить к таманскому контексту.
Кратко охарактеризовав островное воображение Нового времени, мы можем переходить к таманскому контексту.
Таманский архипелаг
Природные особенности Тамани делают образ острова ключевым для понимания специфики ее географического воображения.
Тамань с трех сторон окружена морем. Кроме того, вся нижняя Кубань и Тамань в частности — это низменная равнина (Кубано-Приазовская низменность), разделенная протоками реки Кубань, а также плавнями и лиманами на ряд постоянно меняющих свои очертания участков суши — «островов». Античные авторы Гекатей Милетский, Псевдо-Скимн, Страбон и Помпоний Мела писали о том, что Фанагория (греческая колония предположительно в районе современного поселка Сенной) находилась на острове. Самым авторитетным из них считается Страбон [10]. Попытки реконструировать палеогеографию Тамани на основании его трудов породили теорию, что в античное время здесь была целая система островов: Киммерийский (современный Фонталовский полуостров), остров Фанагора (поселок Сенной), Тирамбейский (от Пересыпского гирла до станицы Голубицкой), Синдикский (юго-запад Тамани), Кандаурский (Темрюкско-Курчанская гряда) и Благовещенский (Благовещенская гряда между Кизилташским и Витязевским лиманами) [11]. Острова были разделены руслами Пракубани, носившими имена Антикит и Гипанис. Эта модель сложилась в XIX веке и господствовала весь XX-й, в частности советские геологи писали, что «в глубокой древности, еще задолго до прихода греков, современный Таманский полуостров представлял собой архипелаг» [12].
Тамань с трех сторон окружена морем. Кроме того, вся нижняя Кубань и Тамань в частности — это низменная равнина (Кубано-Приазовская низменность), разделенная протоками реки Кубань, а также плавнями и лиманами на ряд постоянно меняющих свои очертания участков суши — «островов». Античные авторы Гекатей Милетский, Псевдо-Скимн, Страбон и Помпоний Мела писали о том, что Фанагория (греческая колония предположительно в районе современного поселка Сенной) находилась на острове. Самым авторитетным из них считается Страбон [10]. Попытки реконструировать палеогеографию Тамани на основании его трудов породили теорию, что в античное время здесь была целая система островов: Киммерийский (современный Фонталовский полуостров), остров Фанагора (поселок Сенной), Тирамбейский (от Пересыпского гирла до станицы Голубицкой), Синдикский (юго-запад Тамани), Кандаурский (Темрюкско-Курчанская гряда) и Благовещенский (Благовещенская гряда между Кизилташским и Витязевским лиманами) [11]. Острова были разделены руслами Пракубани, носившими имена Антикит и Гипанис. Эта модель сложилась в XIX веке и господствовала весь XX-й, в частности советские геологи писали, что «в глубокой древности, еще задолго до прихода греков, современный Таманский полуостров представлял собой архипелаг» [12].
[10] Strabo XI.2, 9–10. В зависимости от перевода у Страбона Фанагория помещена либо на «остров» (перевод Г.А. Стратановского), либо «подобие острова» (перевод С.Р. Тохтасьева).
[11] Теория возникла, главным образом, в результате трудов Дюбуа де Монпере (первая половина XIX века), «Древности Босфора Киммерийского» (1854) и К.К. Герца (1870). Позже ее поддержал создатель Темрюкского музея С.Ф. Войцеховский. См. его работу: Опыт восстановления рельефа Таманского полуострова применительно к эпохе Страбона и позднейшему времени / Северо-Кавказское краевое общество археологии, истории и этнографии. Ростов-на-Дону. 1929 г.
[12] В.В. Веселов. О «киммерийском вале» на Таманском полуострове / Советская археология, № 3, 1957 г.
[11] Теория возникла, главным образом, в результате трудов Дюбуа де Монпере (первая половина XIX века), «Древности Босфора Киммерийского» (1854) и К.К. Герца (1870). Позже ее поддержал создатель Темрюкского музея С.Ф. Войцеховский. См. его работу: Опыт восстановления рельефа Таманского полуострова применительно к эпохе Страбона и позднейшему времени / Северо-Кавказское краевое общество археологии, истории и этнографии. Ростов-на-Дону. 1929 г.
[12] В.В. Веселов. О «киммерийском вале» на Таманском полуострове / Советская археология, № 3, 1957 г.
Однако в последние 20 лет эти представления были существенно скорректированы. В результате российско-германского «Таманского проекта» (Боспорская экспедиция ГИМ и Германский археологический институт) сформировалась теория, что Таманский полуостров в древности представлял собой не три, а один остров. От материка, где тогда жили синды, он был отделён морским проливом Боспором Кубанским, который был восточным двойником Боспора Киммерийского (Керченский пролив) и соединял современные Ахтанизовский и Бугазский лиманы. В его створе было два небольших острова: Тирамбейский и Благовещенский. Таким образом, эта гипотеза предполагает один большой и два маленьких острова вместо пяти [13].
[13] См. ряд публикаций, в частности «К 10-летию Боспорской археологической экспедиции». Сборник статей / Сост., науч. ред. Д.В. Журавлев, У. Шлотцауер — М.: Исторический музей, 2016.
Даже если размер и значение Боспора Кубанского сильно преувеличены, а Страбон что-то напутал [14], древняя Тамань представляла собой остров(а) или «островоподобный» объект(ы), отделенный от материка если не морским проливом, то «болотами, речками и топями» (описание Таманского острова у Псевдо-Скимна), либо раздваивающимся руслом Пракубани (описание Помпония Мелы). Видимо, очертания островов и их число не раз менялись. В частности, в 1819 году казаки вырыли канал к Ахтанизовскому лиману, и к началу XX века черноморское гирло реки Кубань перестало существовать. В палеогеографии Тамани еще много неясного, однако ее репрезентация устойчиво связана с островами: властитель азиатской части Боспорского царства носил титул нессарх («наместник острова») и, как мы увидим далее, Тамань фигурировала в документах как остров вплоть до XIX века.
[14] Подобную критику см.: А.А. Завойкин. «Боспор Кубанский» — Остров – Гермонасса (Заметки по исторической географии Таманского полуострова) // Проблемы истории, филологии, культуры. 3 (2017), 147–163.
Геокультурные острова
Итак, образ острова оказывается ключевым для географического воображения Тамани из-за обилия здесь островных и квазиостровных форм и традиции их описания. Однако это не единственная причина. Геопоэтика острова играет повышенную роль на фронтирах. Иначе говоря, островное сознание часто свойственно первопоселенцам, жителям пограничных территорий, тем, кто осваивает новые пространства. Такие люди мыслят свою территорию как геокультурный анклав, что вполне соответствует действительности: они живут на своеобразном острове в море чужой культуры. Более того, освоением новых земель часто занимаются относительно закрытые сообщества с религиозной, политической и культурной инаковостью. Такие сообщества отправляются на фронтир потому, что они уже чувствуют себя чужими, испытывают притеснения и надеются на лучшую жизнь на новых территориях, то есть еще до переселения являются культурным «островом». Так, в авангарде колонизации окраин Российской Империи шли сектанты, политические ссыльные и казаки — группы, отличающиеся культурно, политически и религиозно от основного населения и часто настроенные оппозиционно по отношению к доминирующим взглядам. Тамань, в свою очередь, оставалась полноценным фронтиром как минимум до 1860-х годов, когда началось освоение Закубанья и граница сдвинулась на юг. В культурном же смысле она всегда была активной контактной зоной и остается ею до сих пор.
Таким образом, на Тамани (квази)островная географическая изолированность поддерживалась многообразием геокультурных «островов». Посмотрим на некоторые из них более подробно. Греческие колонисты задали базовую форму — ведь созвездие полисов и есть своеобразный геополитический архипелаг. Эллинистическое и постэллинистическое Боспорское царство (IV в. до н.э. – V в. н.э.) предполагало большую связность территориального ареала, однако особая роль полисов-«островов» сохранялась и в нем.
Таким образом, на Тамани (квази)островная географическая изолированность поддерживалась многообразием геокультурных «островов». Посмотрим на некоторые из них более подробно. Греческие колонисты задали базовую форму — ведь созвездие полисов и есть своеобразный геополитический архипелаг. Эллинистическое и постэллинистическое Боспорское царство (IV в. до н.э. – V в. н.э.) предполагало большую связность территориального ареала, однако особая роль полисов-«островов» сохранялась и в нем.
В X–XI веках на Тамани существовал древнерусский эксклав — Тмутараканское княжество. Средневековые христианские колонии в Северном Причерноморье, как византийские, так и древнерусские, в геокультурном плане были «островами» православной веры в тюркско-адыгском «море». Впрочем, исследователи справедливо замечают, что в условиях зоны интенсивных контактов разных цивилизаций и сравнительной географической изоляции на Таманском архипелаге формировались гибридные культуры. Историк Олег Матвеев пишет об ассимиляции древнерусского населения Тамани адыгами, в результате чего в XIV–XVII веках здесь существовали православные и говорящие на славянском языке черкесские общины, у которых «долго сохранялось предание, что они русские» [15]. Турки и татары называли жителей севера Тамани адале (то есть «островитяне»), которые вышли из черкесского племени хегаков с участием тюркской и русской культур [16].
[15] О.В. Матвеев. Формирование населения и населенных пунктов района. Народные исторические представления // История, этнография, фольклор Кубани. Том IV. Темрюкский район, с. 11. Я хочу выразить искреннюю признательность сотруднику НИЦ традиционной культуры Государственного научно-творческого учреждения «Кубанский казачий хор» О.В. Матвееву за помощь в проведении исследования.
[16] Там же, с. 11–12.
[16] Там же, с. 11–12.
В XIII–XIV веках на побережье Северного Причерноморья господствует Великая коммуна Генуи — «архипелаг» генуэзских колоний-факторий. На Тамани генуэзцы сохраняют власть дольше, чем в остальных черноморских землях, — до 1482 года в местной Матреге (Гермонасса, Тмутаракань, ныне станица Тамань) правит княжеский род Гизольфи. Впрочем, и в этом случае происходила этноконфессиональная гибридизация: источники упоминают о «френккардашах» — черкесах-франках или адыгах-католиках [17].
[17] Там же, с. 11.
Таманский (полу)остров на карте И.А. Гюльденштедта «Карта вновь проведенной границы Российского государства между рекой Тереком и Азовским морем, составленная в декабре 1778 года Д(октором) Гюльденштедтом»
Казачья земля обетованная
В 1690-е годы с Дона на земли турецкого султана бегут ахреяне (казаки-старообрядцы), которые формируют первое кубанское казачье войско. В частности, в 1708 году после поражения Булавинского восстания казак-старообрядец Игнатий Некрасов уводит на Кубань, а потом на Тамань до восьми тысяч человек. В Приазовье некрасовцами была создана так называемая Старообрядческая некрасовская республика, укреплено четыре военных городка: Хан Тюбе, Голибанский, Блудиловский, Чирянский. Казаки уходили в подданство к османам потому, что в это время российские власти активно превращали казачество в служилое сословие, отнимая «волю», т.е. привилегии. А турки обещали широкую автономию. По словам Маркса, «ряды казачества наполнялись недовольными элементами, которые не уживались в обществе, не могли переносить его уз» [18].По мере формирования абсолютистского государства и сдвигания фронтира, казаки были вынуждены делать выбор: либо становиться «верными», либо искать новое место для своей вольницы.
[18] Маркс К. Из записной книжки // Молодая гвардия. 1926. № 1. С. 108.
Староверие казаков тоже накладывало свой отпечаток. Свое бегство от абсолютизма и второго издания крепостничества (то есть модернизации по европейскому образцу) казачьи переселенцы-раскольники расценивали также как бегство от «антихристова царства». В частности, некрасовцы искали город Игната, — мифический «остров» социального равенства и братства, чудесную страну. «Это был измышленный простонародьем город-остров в огромном, окружающем его море иноверческого мира. Своего рода святой Грааль» [19]. Поиски земли обетованной были безнадежными, и «игнат-казаки» уходили всё дальше и дальше: с 1740-х годов шли на Дунай, в начале XIX века – в Турцию, наконец в XX веке большая часть вернулась в Россию, и сейчас их потомки живут в Ставропольском крае и окрестностях Приморско-Ахтарска.
[19] В.Я. Мауль. «Город Игната» в бунтарских представлениях российского простонародья // Вестник Томского государственного университета, № 2(18), 2012, с. 26.
А.А. Чечин. Высадка черноморских казаков на Тамани (1955). Эскиз картины, акварель. Литературный музей Кубани
Согласно историку Федору Тумилевичу, «прототипом идеальной жизни в городе Игната является "золотой век" республиканско-демократического строя майносской [турецкой] общины первой половины XIX в.» [20]. Согласно записанной им устной легенде, «До того как в Расею итить, наши все искали... Во многих странах побывали казаки, да только так и не нашли того города...» [21]. Ходоки были в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке — ведь, по преданию, после Кубани Игнат разделил казаков на тех, что пошёл на Дунай, в Турцию (на Майнос) и за Пещаное море. Поиски сопровождались трагедиями: в 1865 году казаки купили остров Мада на Бейшехирском озере в Турции, но уже к 1925-му большинство переселенцев погибло от эпидемии. Неудачи привели к тому, что к началу ХХ века вера в город Игната была утрачена и раскольники начали возвращаться в Россию. Однако по словам Тумилевича, чаемый ими город-остров в каком-то смысле был обретен: «в ходе борьбы И. Некрасов создал устойчивую демократическую общину, потомки которой являются нашими современниками» [22].
[20] Ф.В. Тумилевич. Предания о городе Игната и их источники // Казаки-некрасовцы: язык, история, культура. Сборник научных статей. Ростов-на-Дону, издательство ЮНЦ РАН, 2012, с. 76.
[21] Ф.В. Тумилевич. Казаки-некрасовцы. К истории антифеодального движения на Дону и Кубани // Казаки-некрасовцы: язык, история, культура. Сборник научных статей. Ростов-на-Дону, издательство ЮНЦ РАН, 2012, с. 30.
[22] Там же, с. 16.
[21] Ф.В. Тумилевич. Казаки-некрасовцы. К истории антифеодального движения на Дону и Кубани // Казаки-некрасовцы: язык, история, культура. Сборник научных статей. Ростов-на-Дону, издательство ЮНЦ РАН, 2012, с. 30.
[22] Там же, с. 16.
30 июня 1792 года Екатерина II пожаловала казакам Войска Черноморского, составленного из «верных казаков» расформированной Запорожской Сечи, «в вечное владение» «остров Фанагория с землями между Кубанью и Азовским морем лежащими». В реализации амбициозного «Греческого проекта» Екатерина вновь актуализировала античное островное воображение, но уже обогащенное христианскими, византийско-тмутараканскими обертонами. На картине советского художника А.А. Чечина «Высадка черноморских казаков на Тамани 25 августа 1792 года» мы видим, как на переднем плане человек, похожий на древнего руса, передает казаку горсть таманского чернозема. Видимо, он (и с ним весь православный мир) ждал здесь единоверцев со времен Тмутараканского княжества, и теперь Таманский (Фанагорийский) остров в надежных руках. Более того, теперь он соединен с основной территорией российского государства. Тем не менее, как и полагается острову, его заселение происходит с моря.
Г.Т. Квашура. Переселение запорожских казаков на Кубань, холст, масло, 300 см х 700 см, 2006
После окончательного взятия в 1828 году турецкой крепости Анапа, бывшей оплотом османского влияния на Кавказе, встал вопрос о заселении новых территорий русскими. В 1832 году был издан указ о дозволении «селиться всем желающим, с дарованием им свободы от податей и повинностей» [23]. Витоге крепость и окрестности превращаются в центр притяжения беглых и переселенцев: «...несколько лет назад целые села бежали в Анапу потому, что неведомые страны эти представлялись обетованною землею, где труд не тяжел и не неблагодарен, где человеку живется легко и свободно» [24]. Как пишет советский исследователь народных утопий Кирилл Чистов, активное освоение Закубанья с 1860-х годов привело к тому, что «на Кубани к 1878 г. уже обитало 112 тыс. (или 17,8%) жителей неказачьего сословия». Привлекательность этих территорий усиливалась тем, что в 1868 году крестьянам было разрешено приобретать землю в собственность. Но, конечно, реальная жизнь в стране «Анапе» была очень далека от утопических представлений [25].
[23] В. Новицкий. Анапа и закубанские поселения // Битвы за Анапу. Санкт-Петербург, 2017, с. 93.
[24] Мордовцев Д. Л. Самозванцы и понизовая вольница. С. 154. Цит. по К.В. Чистов. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). Санкт-Петербург, «Дмитрий Буланин», 2003, с. 351.
[25] Подробности тяжелой жизни переселенцев см.: В. Новицкий. Анапа и закубанские поселения // Битвы за Анапу. Санкт-петербург, 2017.
[24] Мордовцев Д. Л. Самозванцы и понизовая вольница. С. 154. Цит. по К.В. Чистов. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). Санкт-Петербург, «Дмитрий Буланин», 2003, с. 351.
[25] Подробности тяжелой жизни переселенцев см.: В. Новицкий. Анапа и закубанские поселения // Битвы за Анапу. Санкт-петербург, 2017.
Павел Бушуев. Переселение крестьян в «Анапу». Иллюстрация из книги «Битвы за Анапу», Санкт-Петербург, 2017
В частности, постепенно назревало противостояние между казаками и неказаками, также переживала распад традиционная казачья община, для которой принципиальным было существование общей земли войскового коша. Понятие кош (от прототюркского göč — кочевать) означает казачью общину и ее органы власти, расположенные на определенной территории, например, Захарий Чепега основал Екатеринодар (Краснодар) как войсковой кош Черноморских казаков. То есть политическое устройство и распределение земли было обусловлено общинным принципом, а сама община была неотделима от общевойсковой территории. Она либо сама выбирала землю, либо получала ее в обмен на воинские повинности, как произошло с Фанагорийским островом. В любом случае, ощущение автономии и относительной «вольницы» на земле войскового коша было важной составляющей казачьей идентичности, не случайно сечевые земли у запорожских казаков назывались «вольностями». Поэтому казаки-черноморцы (с 1860 года — кубанцы) воспринимали жалованные им земли как цельный, относительно автономный регион — свой кошевой «остров», свою страну Черноморию. В частности, Тарас Шевченко пишет о своем друге наказном черноморском атамане и «первом кубанском писателе» [26] Якове Кухаренко: «жаль мне, что я не могу теперь посетить его на его раздольной Черномории» (запись в дневнике от 1 июля 1857 года). А писатель Николай Канивецкий назвал свою главную книгу — «Из былого Черномории» (Екатеринодар, 1900).
[26] Выражение с сайта Литературного музея Кубани, расположенного в доме Я.Г. Кухаренко в Краснодаре. Доступно по ссылке.
Представление о надлежащем общественном устройстве у казачьей интеллигенции вступало в противоречие с реальностью. В частности, росла доля неказаков («иногородних»), которые арендовали и покупали землю у казаков. Классово расслаивалась и сама казачья община. Кубанский политик и писатель Федор Щербина считал, что к распаду общины привела практика раздачи земель в собственность казачьей старшине. Она проводилась вместе с политикой привлечения иногородних и осуществленным в 1860 году слиянием черноморцев с кавказским линейным войском, в результате чего черноморцы-малороссы были разбавлены великороссами. Все эти меры вели к ослаблению автономии — размыванию «острова» Черномории.
В этой ситуации патриотически настроенные казачьи интеллектуалы попытались реставрировать общинные идеалы, но в новых условиях. Так, Федор Щербина пробовал соединить представления о золотом веке казачьей общины с сочинениями более актуальных во второй половине XIX века идеологов кооперации. Под влиянием идей Чернышевского, а также сочинений Эдуарда Пфайффера и Эрнста Бехера об ассоциациях (рабочих кооперативах) он вместе с единомышленниками из Кавказской духовной семинарии создает в 1869 году земледельческую ассоциацию в станице Бриньковская. Товарищи хотели показать преимущества коллективного труда над индивидуальным для ни много ни мало радикального преобразования сначала родных мест, а потом и всей России. Через 2,5 года молодые люди распустили ассоциацию, но интерес к общинным формам остался для Щербины центральным. Кубанское краевое правительство, видным идеологом которого он был, в 1917–1920 годах пыталось реализовать идеал казачьего народоправства, понимая его как сочетание казачьего патриотизма и народного социализма. Во время гражданской войны краевое правительство стремилось сохранить казачью автономию, свой геокультурный остров. Страшась объединения, как правило, пробольшевистски настроенных «иногородних» с казачьей беднотой, они были вынуждены заключить союз с монархистами деникинцами, что и привело их в итоге к поражению.
В этой ситуации патриотически настроенные казачьи интеллектуалы попытались реставрировать общинные идеалы, но в новых условиях. Так, Федор Щербина пробовал соединить представления о золотом веке казачьей общины с сочинениями более актуальных во второй половине XIX века идеологов кооперации. Под влиянием идей Чернышевского, а также сочинений Эдуарда Пфайффера и Эрнста Бехера об ассоциациях (рабочих кооперативах) он вместе с единомышленниками из Кавказской духовной семинарии создает в 1869 году земледельческую ассоциацию в станице Бриньковская. Товарищи хотели показать преимущества коллективного труда над индивидуальным для ни много ни мало радикального преобразования сначала родных мест, а потом и всей России. Через 2,5 года молодые люди распустили ассоциацию, но интерес к общинным формам остался для Щербины центральным. Кубанское краевое правительство, видным идеологом которого он был, в 1917–1920 годах пыталось реализовать идеал казачьего народоправства, понимая его как сочетание казачьего патриотизма и народного социализма. Во время гражданской войны краевое правительство стремилось сохранить казачью автономию, свой геокультурный остров. Страшась объединения, как правило, пробольшевистски настроенных «иногородних» с казачьей беднотой, они были вынуждены заключить союз с монархистами деникинцами, что и привело их в итоге к поражению.
Община «Криница»
В конце XIX века утопические идеи воплощались на фронтирных Кубани и Закубанье, как правило, в форме коммун. Так, в прибрежном селе Криница под Геленджиком с 1886 года существовала одноименная интеллигентская община. Основателями ее были супруги Коган, Виктор Еропкин и Зот Сычугов. Супруги Коган познакомились в кругу радикально настроенной молодежи, собиравшейся в 1869–1870 годах на квартире композитора Серова в Петербурге. Военный врач и анархист Иосиф Коган увлек своими идеями коммунального самосовершенствования многих, в том числе дочь смоленского дворянина и выпускницу Смольного «нигилистку» Наталью Друцкую-Соколинскую, которая стала его женой. Вместе они мечтали «на весь мир устроить грандиозную коммуну, всех осчастливить» [27].
[27] Четверть века Криницы. Издание кооперативного журнала «Наше дело», Киев, 1913, с. 8.
Первая попытка организовать такую коммуну в имении Друцких-Соколинских в Смоленской губернии оказалась неудачной. Но затем супруги Коган переезжают в Москву, где знакомятся с Виктором Еропкиным, дворянином, увлекшимся народничеством, и Зотом Сычуговым, сыном сельского священника и бывшим ссыльным. Попытавшись организовать коммуны в Уфимской и Полтавской губерниях, они в итоге останавливаются на Черноморском побережье Кавказа, «где администрация, в интересах заселения окраин, не слишком вторгалась бы во внутреннюю жизнь нашей группы» [28]. В 1884 году Зот Сычугов едет искать подходящее место и пишет в дневнике: «Много ли нужно для моего счастья? Небольшой клочок земли, на котором я мог бы в союзе с симпатичными мне людьми воспитать и вскормить юное поколение в понятиях абсолютной чести и человеческого достоинства» [29]. Зот присматривает, а Еропкин покупает подходящий участок на побережье, называет его «Криницей» (от старославянского «родник», «источник») и содержит до конца своей жизни.
Основной идеей общины была свобода и самосовершенствование личности, а физический труд считался неотделимым от религиозно-этических вопросов в процессе осуществления практической нравственности. Большой интерес к общине проявлял Лев Толстой, который, уйдя из дома в последний путь в 1910 году, по слухам, хотел отправиться именно в Криницу. В том же году здесь поставили первый общественный памятник писателю. Несмотря на многочисленные сложности, конфликт поколений, а также на то, что после смерти Еропкина в 1909 году община вынужденно была реорганизована в кооперативную артель, просуществовала коммуна до советских времен, после чего вошла в состав колхоза. Налицо непрерывность форм общинной жизни.
Основной идеей общины была свобода и самосовершенствование личности, а физический труд считался неотделимым от религиозно-этических вопросов в процессе осуществления практической нравственности. Большой интерес к общине проявлял Лев Толстой, который, уйдя из дома в последний путь в 1910 году, по слухам, хотел отправиться именно в Криницу. В том же году здесь поставили первый общественный памятник писателю. Несмотря на многочисленные сложности, конфликт поколений, а также на то, что после смерти Еропкина в 1909 году община вынужденно была реорганизована в кооперативную артель, просуществовала коммуна до советских времен, после чего вошла в состав колхоза. Налицо непрерывность форм общинной жизни.
[28] Там же, с. 23.
[29] Там же.
[29] Там же.
Тем не менее опыт Криницы воспринимался неоднозначно. Владимир Короленко в 1898 году услышал здесь в шуме моря «почти угрозу вечной и таинственной природы: вы все пройдете без следа, а я все так же буду шуметь и набегать на прибрежные скалы на глазах у новых безумцев и искателей» [30]. Через десять лет, увидев кризис колонии, он выскажется конкретней: «первоначальная идея обратилась... в свою противоположность... рай на земле не может быть водворен ни в келье, ни в скиту, ни в отдельной общине: "Взыскуемый град"... должен будет включить все человечество»[31].
Возможность превращения утопии в свою противоположность — дистопию — это лейтмотив островного воображения. Атлантида Платона деградировала именно потому, что была изолирована от остального мира [32].
Другой пример — школа Михаила Щетинина. Его «Лицей-интернат комплексного формирования личности детей и подростков» работал по соседству с Криницей, в поселке Текос, в 1994–2019 годы. Задачей школы было «возрождение Руси с домашним укладом», а ученики одновременно осваивали программу и собирали урожай в школьном агропромышленном комплексе. Особую популярность школа обрела среди последователей нового религиозного движения «Звенящие кедры России», сторонние же наблюдатели давали проекту полярные оценки. Одни считали сектой, другие — важным педагогическим экспериментом. В 2017–2019 годах краснодарский художник Алина Десятниченко посещала этот закрытый лицей-интернат. Итогом стал проект «Школьный дневник», в котором остро чувствуется сложность и противоречивость социального островного воображения [33].
Возможность превращения утопии в свою противоположность — дистопию — это лейтмотив островного воображения. Атлантида Платона деградировала именно потому, что была изолирована от остального мира [32].
Другой пример — школа Михаила Щетинина. Его «Лицей-интернат комплексного формирования личности детей и подростков» работал по соседству с Криницей, в поселке Текос, в 1994–2019 годы. Задачей школы было «возрождение Руси с домашним укладом», а ученики одновременно осваивали программу и собирали урожай в школьном агропромышленном комплексе. Особую популярность школа обрела среди последователей нового религиозного движения «Звенящие кедры России», сторонние же наблюдатели давали проекту полярные оценки. Одни считали сектой, другие — важным педагогическим экспериментом. В 2017–2019 годах краснодарский художник Алина Десятниченко посещала этот закрытый лицей-интернат. Итогом стал проект «Школьный дневник», в котором остро чувствуется сложность и противоречивость социального островного воображения [33].
[30] В.Г. Короленко. Дневник. Запись от 6 июля 1898 года. В это время В.Г. Короленко был гостем своего друга Ф.А. Щербины в соседнем Джанхоте, где вскоре построил дачу и себе. Впоследствии, в 1904 году, Короленко и Щербина вместе посетили Криницу еще раз. Я благодарен краснодарскому краеведу Андрею Ступаченко за наводку на «Криницу» и коммуну Щербины в Бриньковской.
[31] Заметка по поводу книги Г.А. Василевского «Интеллигентская земледельческая община Криница: К истории искания общественных форм идеальной жизни» // «Русское Богатство» 1908 г. № 12, отдел «Новые Книги», с. 167–169.
[32] Подобно ей, укрепления Черноморской береговой линии (1834–1854) быстро превратились в изолированные дистопии. Как писал А.А. Бестужев-Марлинский, сосланный солдатом на Кавказ и погибший в 1837 году в стычке с горцами близ форта Святого Духа (ныне Адлер): «Круглый год нельзя было высунуть носа, потому что черкесы били даже часовых на валу» (Отечественные записки, 1860, т. 7). Почти круглогодичная блокада, нападения, болезни, голод, тоска, пьянство — все эти факторы привели к высокой смертности среди солдат и в итоге к ликвидации линии в 1855 году. Укрепления стали изолированными «островами» поневоле — планировалось, что они, наоборот, будут расширяться и преображать окружающую местность. Подробней см.: Е. Васильев. Черноморская береговая линия 1834–1855 / Битвы за Анапу. Санкт-Петербург, 2017, с. 106–127.
[33] Информация о проекте доступна на сайте художника.
[31] Заметка по поводу книги Г.А. Василевского «Интеллигентская земледельческая община Криница: К истории искания общественных форм идеальной жизни» // «Русское Богатство» 1908 г. № 12, отдел «Новые Книги», с. 167–169.
[32] Подобно ей, укрепления Черноморской береговой линии (1834–1854) быстро превратились в изолированные дистопии. Как писал А.А. Бестужев-Марлинский, сосланный солдатом на Кавказ и погибший в 1837 году в стычке с горцами близ форта Святого Духа (ныне Адлер): «Круглый год нельзя было высунуть носа, потому что черкесы били даже часовых на валу» (Отечественные записки, 1860, т. 7). Почти круглогодичная блокада, нападения, болезни, голод, тоска, пьянство — все эти факторы привели к высокой смертности среди солдат и в итоге к ликвидации линии в 1855 году. Укрепления стали изолированными «островами» поневоле — планировалось, что они, наоборот, будут расширяться и преображать окружающую местность. Подробней см.: Е. Васильев. Черноморская береговая линия 1834–1855 / Битвы за Анапу. Санкт-Петербург, 2017, с. 106–127.
[33] Информация о проекте доступна на сайте художника.
Технокрестьяне
Сегодня утопическое воображение реализуется прежде всего в поле искусства. «Живые классики» кубанской живописи Алексей Паршков и Владимир Мигачев работают на противоположных полюсах островного воображения, по линии утопия-дистопия. Паршков демонстрирует возможность земной утопии: в своей многоцветной и композиционно сбалансированной живописи он конструирует собственный кубанский миф, свою версию гармонического существования Человека на Земле, а в реальной жизни возделывает приусадебный участок и обустраивает сад камней в станице под Краснодаром. Второй сужает свою палитру, приближаясь к эстетике скандинавского нуара, и, используя экзистенциально-экспрессивные жесты вроде подтеков черной краски, изображает покинутые, опустошенные, пустотные, разорванные и неспокойные пейзажи.
Алексей Паршков. Натюрморт с флейтой. Холст, масло, 110 см х 100 см, 1993–1995
Владимир Мигачев. Край, 2019, холст, смешанная техника, 130 см х 150 см. Фото: галерея Art-story
Утопия превращается в свою противоположность постепенно, это непрерывный диалектический процесс. Обретение переселенцами новой родины (геоутопия) сопровождается потерей прежней родины (геодистопия), поэтому визуальные коды этих жанров очень похожи. Утопическая «Высадка черноморских казаков на Тамани» А.А. Чечина (1955) в какой-то момент оборачивается антиутопией «Таманского похода», живописного цикла Ю.И. Скорикова (1957–1994). В свою очередь, его ученик Геннадий Квашура в «Переселении запорожских казаков на Кубань» (2006) фиксирует промежуточный момент этого движения, напоминая, что итог пути никогда не известен переселенцу.
Многие люди связывали утопические надежды с переселением на фронтирную и черноземную Кубань и жизнью на приморском юге. Эти мечты отражены в местном искусстве. В живописи второй половины XX века они проявляют себя в цветущих садах «кубанского Боннара» — М.В. Архангельского, или через «гогеновские ноты» в творчестве С.А. Курмаз. В конце 1980–1990-х в краснодарском искусстве появилась целая плеяда художников-постмодернистов, таких как Н.П. Ватаман, В.Е. Пальченков или В.В. Абрамов, которые воплощали в своём творчестве онейрические (сновидческие) мифологические миры, рассчитывая, впрочем, и на утопию постсоветского арт-рынка.
Примерно в это же время в приморских краях стали возникать многочисленные творческие группы, стремящиеся концептуализировать свои художественные «острова» на альтернативных основаниях.
Одной из первых была «страна Зауми» Анны Таршис (Ры Никонова) и Сергея Сигея. Авангардные художники, трансфутуристы и заумники жили в 1970–1990-х в городе Ейске, который представляли в своём творчестве как Меотиду, или Страну Зауми: на своих изданиях они ставили штамп «Zaumland». Это концептуальное пространство относится к реальной территории примерно так же, как пространство языка к предметной реальности, развиваясь по собственным законам.
Многие люди связывали утопические надежды с переселением на фронтирную и черноземную Кубань и жизнью на приморском юге. Эти мечты отражены в местном искусстве. В живописи второй половины XX века они проявляют себя в цветущих садах «кубанского Боннара» — М.В. Архангельского, или через «гогеновские ноты» в творчестве С.А. Курмаз. В конце 1980–1990-х в краснодарском искусстве появилась целая плеяда художников-постмодернистов, таких как Н.П. Ватаман, В.Е. Пальченков или В.В. Абрамов, которые воплощали в своём творчестве онейрические (сновидческие) мифологические миры, рассчитывая, впрочем, и на утопию постсоветского арт-рынка.
Примерно в это же время в приморских краях стали возникать многочисленные творческие группы, стремящиеся концептуализировать свои художественные «острова» на альтернативных основаниях.
Одной из первых была «страна Зауми» Анны Таршис (Ры Никонова) и Сергея Сигея. Авангардные художники, трансфутуристы и заумники жили в 1970–1990-х в городе Ейске, который представляли в своём творчестве как Меотиду, или Страну Зауми: на своих изданиях они ставили штамп «Zaumland». Это концептуальное пространство относится к реальной территории примерно так же, как пространство языка к предметной реальности, развиваясь по собственным законам.
В 1987–1995 годах на острове Тузла проводился летний палаточный лагерь «Комариная Плешь», куда съезжались любители фантастики из более чем 20 городов СССР, а позже СНГ. Лагерь соседствовал с Боспорским форумом современной культуры, который осмыслял геопоэтику Средиземноморья и Боспора Киммерийского (Керченского пролива). В Сочи в 1990-е годы действовала группа художников, поэтов и музыкантов «Гильдия красивых». Ее коллективные акции были нацелены на создание номадических локусов [34] искусства: преобразование повседневных пространств и создание ситуативных сообществ. Например, в акции «Высокое искусство» (1997) они превратили в арт-объект пассажирский самолет, совершающий рейс Сочи–Москва. А во время акции «Поездка в Туапсе» (1998) подобным образом был преобразован салон пассажирской электрички из Сочи.
[34] То есть перемещающихся, кочующих пространств, которые на время превращаются в места, где «случается» искусство. Можно сказать, что сама реорганизация пространства и является в данном случае искусством.
Однако настоящими «гениями места» с точки зрения островного воображения стали художники краснодарской группировки «ЗИП». С 2010 года коллектив проводит арт-резиденцию в поселке Пятихатки, предлагая гостям совместить отдых и общение с художественными практиками и побуждая их тем самым к созданию временных художественных сообществ (общин). С 2020 года начался новый этап — Пятихатки предстают местом активности коммуны технокрестьян. Этот проект осмысляет особенности геоутопического воображения в регионе, в частности опыт сельскохозяйственных коммун в раннем СССР. За исходную точку взята история имения «Хуторок» под Армавиром, где в первой половине 1920-х существовала коммуна пролетарской бедноты или, согласно ЗИП, технокрестьян. Потом на месте коммуны возник колхоз, но куда пропала сама коммуна? Возможно, ответ является ключом ко всей раннесоветской истории. Пытаясь восстановить судьбу технокрестьян, «ЗИП» выдвигает две версии: «Кубанский Чевенгур» ушел под землю либо поднялся в небо вместе со своими обитателями, подобно летающему острову Лапута в аниме Хаяо Миядзаки. Вплетая в геопоэтику острова тему утопии и связывая ее с темами земледелия и коммун, художники демонстрируют нам структуру островного воображения в целом, а также геоутопическое воображение своего региона.
В немалой степени сказанное о Тамани и ее островном воображении можно применить ко всей Кубани, о чем свидетельствует расхожая поговорка: «Если есть на свете рай, это Краснодарский край». Как сказал в личной беседе с автором этого текста художник Владимир Мигачев, до сих пор многие жители региона, отправляясь в Воронеж или Москву, говорят: «поехал в Россию». Это похоже на то, как жители изолированных регионов крайнего севера говорят «поехал на материк». В этом случае геоутопическое или островное воображение работает за счет фронтирного фактора. Но на Тамани окраинная геокультурная обособленность накладывается на реальную физико-географическую инсулярность (долгое существование в виде острова или квази-острова). Именно поэтому геопоэтика острова со всеми её утопическими и эсхатологическими обертонами остается ключевой для понимания этого региона и его географического воображения.
Редактор: Алина Стрельцова
Редактор: Алина Стрельцова